— Это на нее совсем непохоже, — бормочет Егор. — Вообще. Она очень обязательная. И знала бы, что все волноваться будут.
Он знает Алису дольше, чем я, и от этого раскатываюсь еще больше.
Перед уходом на поиски, я выбиваю дверь в ее номер. Там ничего нет полезного. Пустая бутылка шампанского возле кровати.
Ищу записки, конечно, но ни хуя. Мусорку прямо на пол переворачиваю.
Прочесываю частный сектор, в севере от Гостиницы. Некоторые жители уже знают, что Алису ищут. Тут все ее любят. От кого записки анонимные, что вред могли принести?
За то, что не сказала мне про них, собственноручно убью ее.
Со мной все неохотно разговаривают. Приходится передавливать. Потому что если и есть в Васильках злодей, способный обидеть Алису Чернышевскую, — то это я.
Мелодия звонка адовым паром в уши теперь проникает. Каждый раз думаю, сейчас скажут… Многое думаю. Чувство належды питоном у груди пригрелось.
К началу ночи возвращаюсь к центру — Марат приехал. Еще и захватил много людей. На моменте про записки сразу говорит: нужно начинать работать с окрестностей. И допрос всех про незнакомые тачки в городе и вокруг.
Подавляю собственную реакцию — ту, в которой хочу вздернуться. Успеется еще.
Пересекаю Марата и Лина, так как последний про нее тут знает больше всех. Я вчера ей, может, ребенка сделал, но в реальной жизни — другое считается важным.
Потому что позавчера, вчера и сегодня — теперь кажутся жизнью нереальной. Фантазией, в которую меня случайно занесло, потому что разок и паразитам волей судьбы перепадает что-то нормальное.
Коммунальщики на крыльце развивают бурную деятельность. Оказывается, Алиса как-то пробила им новые формы, а также помогла вступить в региональный профсоюз. Они готовы искать до конца.
Незнакомая женщина обвиняет меня в расправе над Алисой, горланя на всю округу. Кто-то припоминает, что, по моим же словам, я видел ее последним.
Конечно, я видел ее последним. Алиса обедала со мной, потому что теперь она — моя.
— Поисками займитесь, — говорю им, — или пользой. И еще рванете на хуй все из поселка, если за ночь не найду ее.
Один из строителей, присоединившийся к коммунальщикам, предлагает объявление по всему городу пустить, по советским динамикам для сирены. Мэр сразу же бежит организовывать, натягивая оранжевую тряпку свою.
— Его чуть машина ночью не сбила, — поясняет мне за куртку Лин, — он теперь вечером всегда в этой светоотражающей штуковине ходит.
Строитель карту поисков рассматривает.
— Там пруд как раз, — направо от рынка показывает, — он один здесь. Надо дно проверить, пока тело не разбухло еще.
Оттягивают меня от него уйма рук, различаю только Егора.
— Фак, — шепчет он. — Твою мать.
— Какой пруд! — В бешенстве не могу вообще слова проговаривать, как в детстве. — Какой пруд! Что ты несешь!
Я… теряю ясность зрения на время. Везде сухо: в глазах, во рту, в голове, в жилах. Алиса же вот недавно прикоснулась губами к моей щеке напоследок. Потом йогурт слишком быстро ела. Мне нужно на свежий воздух срочно выйти. Но я же на свежем воздухе уже. Все время.
Женщины оттирают кровь с лица строителя, решают вызвать скорую.
Егор от меня людей разворачивает и даже отталкивает.
— Успокоились все. Успокоились! Кулаков больше для поисков сделал, чем кто-либо. Он тоже заинтересован найти ее.
— Да это он ее и убрал!
— Она ему мешала!
Слетаю вниз опять, потому что слышать не могу. Всегда плевать было, что люди скажут. Сильнее стороны нет у меня. Но сейчас невыносимо слова переваривать.
Особенно зная, что… Она может быть где-то здесь. В беде. Нуждается в помощи. Или уже увезли. Найду, найду, найду.
Мне стоило спросить. Стоило знать, куда она ходит от и до. Стоило увидеть записку тогда в руке. Стоило напрячься, когда трубку не брала и на совещание не пришла.
Все это крючки упущенных стоп-блоков.
Слизким питоном вылазит невесть когда забытые ощущения. Как трафарет, куда мои мозги заново вставляются.
В детдоме всегда хлоркой пахло, и вот сейчас тут, откуда-то, этот запах раздражает слизистую снова.
Я бесполезный паразит рядом с ней. Думал не о том, замечал не то, ни хрена не знаю в конце дня. Ни про записки, ни куда даже направилась: направо, налево, вперед, назад.
Думал только как бы трахать ее. Заполучить и так, и этак, как угодно. Чтобы чувствовалось наконец-то, как мне она теперь принадлежит. С жалким физическим подтверждением. А теперь где она? И какой толк от меня? Где мои мозги были?
Я иду вперед. Дохожу до этого клятого водоема. Даже смотреть в ту сторону не хочу.
Изучаю карту, что уже Егор подогнал. Соединена с картой от Игната. Но в обеих вариантах этот отрезок некорректно показан.
Здесь есть еще три поляны, типа часть парка. А на картах сразу улица начинается, но до нее по факту еще идти минуты три.
Обхожу улицу вдоль и поперек. Объявление стали реже по динамикам пускать. Стараюсь бешенство в полезное русло направить.
Еще раз карту изучаю, зло выдыхая. Здесь колодцы проставлены вдоль улицы, но там их точно не было.
Если так вся карта сделана, то… я сдетонирую сейчас прямо.
Верчу экран, прикидывая как соотнести ошибки нарисованного с реальностью. Если по карте здесь улица, а тут на самом деле — поляна, то колодцы вон там должны быть.
А за ними и выход на следующий сектор.
Врубаю фонарь на полную мощность, и поворачиваю вправо, минуя пруд, к колодцу.
Глава 20 КУЛАК
Прочесываю медленно, потому что сразу заприметил первый колодец, и он настежь открытым оказался.
Врубают объявление погромче и с опухшим сердцем слушаю, как просят сообщить что-либо о нахождении Алисы Чернышевской.
За секунду до окончания объявления чудится, что писк какой-то слышу. Замираю, теперь фильтруя каждый шелест и шорох.
Опять звук слабый. Глухой, но длинный.
Делаю несколько шагов, кружу по ближайшему периметру. Где-то тут должен быть второй колодец.
Опять высокий звук, как возглас уже.
— Алиса, — начинаю тихо.
Опять звук, еще и еще. Раздваиваюсь, четвертуюсь и так до бесконечности, пытаясь все рассмотреть. Знаю, что под ногами риск открытого колодца, но я так больше не могу. Меня охватывает лютый ужас.
— Алиса!
Она откликается откуда-то. Что-то похожее. Или со мной совсем уже все плохо.
Второй колодец осматриваю молча. Нет там никого. А я решил, что она здесь будет.
Все колодцы заброшенные, без воды.
— Алиса!
Кричу всем телом. И чем-то нематериальным. Чем-то вне формы и плоти.
Откликнись же. Позови меня. Я найду тебя.
Осматриваю вторую поляну, но что там оглядывать.
Возвращаюсь к линии колодцев.
Когда снова слышу звук, блуждаю бесцельно уже куда глаза глядят.
Повторяю ее имя. Как заклинание.
— … это ты?!
Задушеный, испуганный, неуверенный голос — но ей принадлежит.
Я знаю ее голос. Мое тело узнает его и реагирует раньше, чем сигнал обработает ответственный центр мозга.
— Алиса!
Калечная речь даже в крике рубилово протаскивает. Когда-то только так и разговаривал. Как урод. Выучился говорить внятнее.
— Вася, это ты?!
Бросаюсь из стороны в сторону, все путается. Ни в первом, ни во втором колодце ее не видно. Но здесь больше ничего нет! Звук снизу эхом расходится.
— Скажи что-нибудь еще! Алиса!
Она отзывается не сразу.
— Э-это ты, Вася?
Это она точно. Живая.
Все-все-все. Жива!
Не могу на колени упасть, потому что тело будто в пологую ледяную статую всунули. Только фонарь сжимаю крепко в руках.
— Где ты, — задыхаюсь и задыхаюсь, — где ты, не молчи.
— … рожно, не упади. Я в колодце, наверно. Да.
Я подошвами прощупываю каждый клаптик земли вокруг. Звоню Игнату, объясняю куда идти.
— … ты кому-то звонил?
Господи, я слышу ее четко и нормально. Она должна быть совсем рядом.
